Заседания собора начались в марте 403 года в церкви Петра и
Павла, находящейся в Халкедонском предместьи Константинополя, где находился и
императорский дворец. На троекратное требование явиться туда для оправдания
Иоанн ответил решительным отказом, мотивируя его тем, что собор состоит
исключительно из представителей враждебной ему фракции, суда которой он не
признает. Он даже произнес против них в своей базилике громовую
речь 1), содержавшую, как говорят, таие слова:
"Соберите ко мне постыдных пророков, едящих пищу Иезабели
(т.е. находящихся на содержании Византийской империи), чтобы я сказал им, как
Илья: до каких пор будете вы хромать на обе ваши ноги? Если есть властелин-бог,
идите вслед его, а если пища Иезабели есть ваш бог, то да стошнит вас, когда вы
ее едите!"2).
Эти слова обозначали, как мы теперь уже знаем, собравшуюся
судить его николаитскую фракцию визанийского духовенства, которую Иоанн в письме
в Фиатиры ("Откровение", глава 2-я) представлял аллегорически в виде Иезабели,
жены библейского царя Ахава. Но они теперь были перетолкованы как намек на
императрицу Евдоксию и еще более раздражили ее против пророка. Сам император
прислал ему приказ идти на суд, но Иоанн и в этом случае отказался, не
признавая за императором права вмешиваться в религиозные дела.
В результате оказались теперь в Константинополе два собора.
Один из иоаннитов, как называли в это время сторонников Иоанна, выделяя их с
оригенитами в особую секту, и другой - из представителей чистого николаитства.
Первый собор вызывал к себе на суд Теофила за расправу над египетскими
оригенитами, второй же требовал к себе на суд самого Иоанна, и притом в грубой
форме, не называя его даже епископом.
Соглашение оказалось невозможным. Три иоаннитских епископа,
явившиеся в Халкедонское предместье в качестве парламентеров от Иоанна, были
схвачены их противниками и избиты.
На двенадцатом совещании николаитского собора, где
присутствовали 45 членов, Иоанна, по Фотию и другим византийским клерикалам,
обвинили:
1) В том, что он проповедывал, будто "церковный алтарь
полон 3) мерзостей", - очевидное указание на то место
главы 17 Апокалипсиса, где Иоанн говорит: "в руке ее (т.е. великой твердыни
Врата господни) была золотая чаша, наполненная
м е р з о с т ь ю и
н е ч и с т о т о й е е б е с с т ы д с т в а".
2) В том, что называл императрицу Евдоксию
Иезабелью 4), очевидно перетолковывая в этом смысл то
место главы 11 Апокалипсиса, где Иоанн говорит оглашателю фиатирского собрания
верующих: "Имею против тебя немного за то, что ты позволяешь хозяйке твоей
Иезабели, называющей себя провозвестницею, учить и улавливать моих слуг, и
проституироваться, и вкушать посвященное изображениям". Слово Иезабель (жена
библейского царя Ахава) применялось Иоанном в аллегорическом смысле к
государственной церкви и в других его пророчествах, кроме Апокалипсиса, но они
были произнесены уже после этого суда.
3) В том, что воскликнул раз во время церковной
службы: "я с х о ж у с
у м а о т л ю б в и !" 5)
4) В том, что оригенитов считал за своих, а тех, которые
сообщались с государственной церковью, не лечил в
темнице 6).
5) В том, что принимал язычников, которые дурно обращались с
христианами, давал им защиту в церкви и молился за
них 7),
и наконец,
6) В похищении какого-то церковного имущества.
Этот таинственный последний пункт особенно интересен с нашей
точки зрения. О том, чтобы Иоанн похитил что-либо из материальных богатств,
конечно, не могло быть и речи у его хитрых врагов, не желавших, вместо обвинения
Иоанна, подвергнуться самим взрыву народного и общественного негодования.
Всем была известна простота его жизни, одежды и всей материальной обстановки,
которой он так резко отличался от своих предшественников. Все знали и то, что он
роздал бедным и нуждающимся свое большое наследство, да и теперь отличался
благотворительностью, средства для которой доставляла ему Олимпиада,
предоставившая в его распоряжение все доходы со своих огромных имений около
Константинополя.
Значит, обвинение, взведенное на Иоанна, могло относиться
только к его единственным и всем известным богатствам, дававшим ему такое
обаяние в публике, к его литературным произведениям, которые старались
представить похищенными в виде каких-либо древних манускриптов, еще неизвестных
публике, и выданных им за свои. Подобная инсинуация попадала в единственное
уязвимое место Иоанна, так как она разрушала его огромный авторитет как великого
писателя и оставляла его, так сказать, нагим и беззащитным в руках его врагов.
Всякое материальное обвинение было бы прощено ему народом ради его вдохновенных
работ, да никто и не поверил бы его обвинению в
о б ы ч н о м корыстолюбии.
Если сопоставить этот пункт обвинения с тем фактом, что
принадлежащее ему "Откровение в грозе и буре" приписывалось с начала средних
веков другому лицу, то невольно приходит в голову мысль, что его оклеветали на
этом соборе именно в том, будто во время своего бегства в 381 году из горного
монастыря близ Антиохии он унес оттуда находившиеся там древние рукописи,
принадлежавшие любимому ученику Христа, Иоанну, и выдал их затем за свои.
Теофил, конечно, не остановился бы перед подобным обвинением.
Оно сразу отнимало у Иоанна авторитет великого христианского писателя, а месте
с тем делало "Откровение в грозе и буре" (распространение которого было теперь,
конечно, так велико, что его уже нельзя было истребить) из орудия,
направленного против николаитской фракции, ее собственным и чрезвычайно могучим
орудием устрашения паствы и всех ее противников.
Доказательством основательности такого обвинения мог служить
для врагов Иоанна и тот факт, что пророчество не сбылось, а, следовательно, не
было понято и самим Иоанном, выдававшим себя за его автора.
Опровергать подобное обвинение, установленное соборно, с самим
св.Епифанием во главе, было совершенно невозможно в глазах древнего человека,
так как это значило бы отнимать славу у любимейшего из учеников Христовых, а,
следовательно, быть врагом и самого Христа.
В результате могла возникнуть впоследствии среди отчаявшихся
сторонников Иоанна и та легенда, которую мы уже приводили ранее, т.е. легенда о
том, как любимый ученик Христа, Иоанн с Генисаретского озера, явился к
обвиняемому Иоанну ночью в его монастыре близ Антиохии и передал ему в руки
свиток с "божественным откровением" (по-гречески: Апокалипсисом) для того, чтобы
Иоанн узнал из него всю глубину премудрости.
Но, как бы то ни было, приговор был, наконец, произнесен, и
Иоанн был признан виновным, низложен и даже предан
анафеме 8).
Постановление собора об отлучении 9) и
заточении Иоанна было тотчас передано для исполнения императорской чете. А в
Константинополе тем временем произошло восстание в пользу гонимого пророка,
которого чрезвычайно любили обыватели.
Огромное количество народа собралось к жилищу Иоанна. Одни
ругали императора и императрицу, другие - Теофила и его единомышленников. Только
вечером войска вытащили Иоанна из его церкви и ночью перевезли на азиатский
берег Босфора. Там посадили его на корабль и повезли в заточение в Пренет,
около Никомидии.
Но путешествие продолжалось только один день. На следующую же
ночь, в первых числах мая 403 г., произошло в Константинополе небольшое
землетрясение 10), от которого несколько зданий дали
трещины, но не потерпели никакого другого вреда. Это стихийное явление (хотя и
не редкое в Константинополе) сразу повернуло дело совершенно в другую сторону.
Да это и понятно. Припомните только, сколько раз в "Откровении" говорится о
землетрясении, от которого "великий город" 11) должен
раcсесться на три части, и Земля должна содрогнуться, и вестники небесные
возопить. Народ успел привыкнуть к мысли, что одно пребывание Иоанна только и
спасало столицу империи от кары. И вот теперь, когда Иоанна убедили и удалили,
его пророчество и начинает исполняться.
Толпы народа бросились на улицы и площади и кричали: "Весь
город разрушится, если Иоанн не будет возвращен!" Испуганная императрица
позабыла в этот миг все действительные или воображаемые обиды, полученные ею от
Иоанна, и все свое зложелательство к нему, накопившееся за последние два года
после общего успокоения. В ту же ночь написала она к нему убедительное письмо.
„Умоляю твою светлость не верить, что я участвовала в том, что произошло с
тобою. Я не виновна в твоей крови. Это злые и безнравственные люди устроили
заговор против тебя! Бог свидетель в истине моих слов, как и в слезах, которые я
приношу ему в жертву" 12).
Весь Босфор, говорят историки, покрылся ладьями ищущих Иоанна.
Мраморное море "было полно посылаемых", "народ шумел на площадях, отовсюду
поднимались вопли на несправедливый собор и на Теофила". Севериан, епископ
гавальский, думая укротить народ обличениями Иоанна, еще более возбудил гнев, и
толпы народа бросились на дворец.
Услышав у ворот дворца, что послан уже сановник для
возвращения Иоанна, толпа отхлынула к взморью ожидать его прибытия. Когда его
корабль показался, наконец, вдали, женщины и дети бросались в лодки, чтобы
ехать к нему навстречу. Но Иоанн, высадившись на берег среди ожидавших его
30-40 епископов, оставшихся до конца ему верными, отказался входить в город,
пока новый "большой собор" (т.е. составленный из всех христианских фракций) не
оправдает его от наложенного на него обвинения.
Но его никто не хотел слушать. Со свечами в руках и с пением
введенных им гимнов константинопольские граждане и гражданки силою потащили его
из предместья в город. Водворив его в обычной базилике, на обычной кафедре, они
не разошлись до тех пор, пока он не сказал им оттуда успокоительной речи и не
пообещал остаться у них, как был, верховным епископом, не обращая внимания на
решение собора и отлучение от церкви.
А что же сам вселенский собор?..
Значительная часть его епископов уже успела убежать из города в
то же утро и теперь плыла домой на всех парусах, а впереди всех мчался по
волнам св.Епифаний кипрский. Он так спешно бежал, что дал этим повод защищающим
его ортодоксальным историкам утверждать, будто он, получив внезапный дар
пророчества, уехал еще до произнесения приговора над
Иоанном13).
Факт же остается тот, что Епифаний, раньше всех прискакавший
судить Иоанна и задиравший его всеми способами еще до собора, несомненно был,
может быть вместе с Иеронимом Блаженным, одним из главных обвинителей Иоанна.
Благодаря этому он перепугался теперь так сильно, что при своем преклонном
возрасте (ему, говорят, было, несмотря на его горячность, за сто лет) уже не мог
вынести своего ужаса, и умер на половине дороги от Константинополя, не доехав
до своего острова Кипра. Это случилось 12 мая, а потому мы можем определить,
что заседания собора кончились в первых числах того же месяца или, в крайнем
случае, не раньше конца апреля 403 года.
На остальных епископов собора, опоздавших уехать из Константинополя,
набросились жители столицы. Они напали на приехавших с Теофилом священников и
угрожали потопить самого Теофила. Кровь потекла по взморью, куда судьи прибежали
садиться на свои корабли. Севериан, Антиох и другие враги Иоанна разбежались из
города в испуге, хотя император созывал их снова для оправдания Иоанна...
Ночью взошел на корабль сам "опозоренный" Теофил 14). Он
так перепугался, что снова примирился с изгнанными им оригенитами, и разрешил им
всем вернуться к нему в Египет. Но только два из "длинных братьев" возвратились в
свои разрушенные хижины на Нитрийской горе, а остальные уже умерли в Константинополе.
